– Ты изменила меня, – наконец сказал он. – Я никогда не буду чувствовать себя спокойно, не зная, где ты.

И снова глаза Оливии стали предательски влажными. Она была в безопасности, в объятиях Куина. Он наклонился и поцеловал ее мокрое от слез лицо.

До поросшей деревьями бухты оставался еще долгий путь, а он не спал два дня. Но шепот Оливии придавал ему силы, и все, что она ему говорила, даже самые глупые лимерики, означало лишь одно. Она любила его, этого холодного и бесчувственного человека, которого Еванджелина считала недостойным любви.

Когда они подошли к лодке, Групер спал на берегу, а Люси свернулась у него под рукой. И весь мир, мир Куина, был на своем месте и будет таким же до конца.

Когда их экипаж остановился у Литтлборн-Мэнора в сопровождении другого, затянутого черной тканью экипажа с телом Руперта, все домочадцы высыпали на улицу встретить их.

Герцог Кантервик, после приступа все еще нетвердо стоявший на ногах, хватал их за руки, снова и снова благодарил за то, что привезли его сына домой, и ушел – несчастный человек.

Вдовствующая герцогиня Сконс нарушила свою самую главную заповедь о самообладании истинной леди и разрыдалась у всех на глазах.

Мисс Джорджиана Литтон завизжала, схватила свою сестру и потрясла ее. Они совершенно забыли, что «поведение всегда должно подчеркивать доброе имя леди». Хорошо, что родителей Оливии и Джорджи там не было и они не видели, как пошатнулись законы Вселенной, по крайней мере с точки зрения миссис Литтон.

Бедная миссис Литтон была бы еще больше потрясена, если бы позднее подслушала разговор своих дочерей.

– Но ведь ты же не в силах вытерпеть леди Сесили более получаса! Через неделю ты просто сойдешь с ума. Разве ты забыла нашу поездку, когда мы…

– Это не важно, – твердо сказала Джорджиана. – Племянник леди Сесили – преподаватель Оксфорда. Преподаватель!

Оливия поставила чашку и поглядела на сестру.

– Наверное, хорошо быть преподавателем.

Джорджиана не обратила на нее внимания и продолжала взволнованно болтать, что было на нее совсем не похоже.

– Мистер Холмс начинает на следующей неделе серию лекций о небесной механике Лапласа и принципах Ньютона. Женщинам не разрешается посещать подобные лекции, но кажется, он не может отказать своей тете!

– И ее спутнице. Но, Джорджи, ты уверена, что сможешь это вынести? Не забывай, чтение лекций – наша семейная особенность, и тебя ожидают бесконечные разговоры леди Сесили о процессе пищеварения.

– Леди Сесили очень добра, Оливия. Только подумай: ради меня она собирается посещать все эти лекции.

– Она будет делать то же, что сделала бы и я в подобной ситуации – спать.

– Если бы пришлось сопровождать убийцу, лишь бы попасть на эти лекции, я бы согласилась, – твердо сказала Джорджиана.

– Ты затронула интересную тему, – шутливо отозвалась Оливия. – Возможно ли, чтобы праведный мистер Бамтринкет, покойный муж самой леди Сесили, умер странной смертью, выпив зелье, купленное у венецианского шарлатана?

– Оливия! – как всегда испуганно вскрикнула Джорджиана.

– Нет, еще хуже, что если тебя доведут до убийства?

– Прекрати! Ты говоришь непозволительные вещи.

– Старушка Бамтринкет трещала весь день и всю ночь. – Оливия засмеялась, ловко уворачиваясь от сестры, которая хотела схватить ее за рукав. – Она не смолкала ни секунды, пока ее спутник не огрел ее палкой.

– Негодница! – И вот уже хорошая принцесса теперь носилась за плохой вокруг диванчика в библиотеке, прежде чем вспомнила, что «достоинство, благочестие, любезность и осанка» не могут соседствовать со стремлением к насилию.

Мир Оливии, как и мир Куина, обрел гармонию. Возможно, Джорджи отправится в Оксфорд и откажется от титула герцогини, но от последствий родительского воспитания она была избавиться не в силах. А Оливия совсем скоро осуществит самую заветную мечту своей матери, хотя, наверное, ее успех напрямую был связан с провалом планов семейства.

Куин с Оливией шли за герцогом Кантервиком, когда Руперта похоронили с честью, и не в семейной гробнице, а в Вестминстерском аббатстве, как и подобает английскому герою, увенчанному славой. На его могилу установили лишь простую мраморную табличку, на которой были выгравированы его имя и отрывок странного стихотворения.

Несколько лет спустя юный поэт Китс в недоумении стоял перед этой надписью в один из долгих полудней. А еще позднее поэт Оден [7] целую неделю зачарованно размышлял над ней. Пятьдесят лет спустя в серьезной диссертации обсуждались сложности фрагментации, но все это в будущем, загадка для тех, кто интересуется изощренными тонкостями языка.

Для Таркуина Брука-Чатфилда, герцога Сконса, слова никогда не имели такой колдовской силы, как перед его второй женитьбой. До этого момента он ни разу не переживал, что не может найти нужных слов.

Всего лишь три слова, которые имели значения и которые нужно было повторять без конца. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Эпилог

Тринадцать лет спустя

У девочки были черные как смоль волосы и белая прядь на лбу. В свои двенадцать лет Леди Пенелопа Брук-Чатфилд еще не знала, хотя уже и начинала догадываться, что она была самой прекрасной леди от Кента до Лондона и за их пределами. Вишневые губы, высокие скулы и крик амазонки.

– Все ясно, – тихо сказал Куин. – Она будет внушать трепет. Женихи выстроятся в очередь, умоляя отдать ее им в жены, а потом нам придется платить ее бедняге мужу за страдания.

– Фу! – лениво отозвалась Оливия, любуясь солнечным маревом, в этот летний день дрожавшим под ветвями их любимого вяза в конце Ледиберд-Ридж. У земли плясали маленькие белые бабочки.

Пенелопа промчалась мимо, преследуя кузину и издавая пронзительный вопль, похожий на шум новейшей паровой машины.

– Мой папа тоже! – кричала она. – Мой папа свирепый!

– Ты совсем не свирепый, – заметила Оливия, перебирая пальцами пряди волос Куина. Он лежал на лоскутном одеяле рядом с ней, что-то шепча прямо в ее возвышающийся живот.

– Я просто говорю приятные слова новому ребенку. – Куин поцеловал живот. – А свирепость припасу для женихов Пенелопы.

В ветвях над их головой послышался шум.

– Осторожнее! – крикнул Куин. – Здесь мама, и сейчас ты должен вести себя аккуратнее.

– Знаю. – Этим летом часто шли дожди, и все дерево покрывала темно-зеленая листва. С ветки свесились тонкие ножки, помахали в воздухе, пока Куин не поднялся, подхватил сына на руки и бережно спустил на землю.

– Папа! – крикнула Пенелопа, подбегая к ним. Ее волосы развевались на ветру. Наверное, она опять потеряла ленту. – Тетя Джорджи говорит, ты не убил ни одного пирата, иди скажи ей, что ты делаешь это все время!

– Тебе пора объяснить ей обязанности местного ополчения, – пробормотала Оливия.

Куин упер руки в бока и крикнул:

– Скажи Джорджиане, что дядя Джастин хорошо управляется с пиратами.

Пенелопа с шумом подбежала к ним. У нее были длинные ноги и шелковистые волосы. Она схватила отца за руку.

– Это глупо, папа. Ты же знаешь, дядя Джастин только и занимается пением. Если бы ты хотел убить пирата, то сделал бы это до завтрака. Иди, скажи тете Джорджи. – И она потянула его за собой.

Мастер Лео Руперт, носивший титул герцога Колдерона, хотя ему об этом еще не было известно, опустился на колени рядом с матерью и показал ей маленькую коллекцию веточек. Лео не был таким шумным, как Пенелопа: одаренный богатым воображением, он часто мечтал и думал о чем-то. Немного странно для пятилетнего мальчика.

– Ты хочешь из них что-то построить? – Оливия села рядом. – Может быть, дом?

– Я слишком маленький, чтобы строить дом, – чуть раздосадованно ответил Лео. – Люди моего возраста не строят домов, мама. Ты должна знать. – Он бережно сложил веточки в карман и встал. Его колени были запачканы.